В Челябинском Молодежном театре — премьера. От сказки Петра Ершова в обработке режиссера Дмитрий Писарева остались лишь отдельные текстовые эпизоды, а вселенная русского мира наполнилась десятками персонажей из других произведений. Как ни странно, «Конек-горбунок» неплохо ужился с Гостьей из будущего, Гагариным, Виктором Цоем и Led Zeppelin.
Режиссер «Конька-Горбунка» Дмитрий Писарев в процессе постановки рассказывал, что создает не просто детский спектакль — он собирает сложную конструкцию из разнородных по семантике и стилистике элементов. Вроде расписанной палехом шкатулки. Палех — это стиль живописи, при котором внутри одного рисунка могут помещаться несколько сюжетов. Зародился палех еще в Древней Руси и дошел до наших дней. Спектакль «Конек-Горбунок» по части визуального исполнения — именно такая веселая расписная коробочка, которую только открой — и посыплются на тебя и Иваны-дураки, и волшебные кобылицы, и Алисы (без миелофона), и «Брат», и «Venus» от Bananarama. А сам конек окажется нагловатым парнем, спасающим вселенную. Такой «Крепкий орешек» русского разлива.
Основой фабулы спектакля является текст Петра Ершова — вокруг похождений Ивана-Дурака с волшебным Коньком концентрируются все сюжетные линии, но при этом действие все время куда-нибудь ответвляется и в него заглядывают персонажи из других сказочных и не очень миров. То герои летят в космос, как Гагарин, то Царь-Девицей оказывается та самая Алиса из «Гостьи из будущего», то родственники Ивана строго вопрошают: «В чем сила, брат?». При этом эпизоды отлично склеены между собой музыкальными номерами, а петь артисты театра очень даже умеют.
Постановщик проделал огромную работу — он самостоятельно написал сценарий, соединив стихотворные фрагменты сказки с живыми диалогами и позволив себе некоторые вольности. Например, на спине кита живут не русские крестьяне, а японцы, которые успешно возделывают на его шкуре рис, а царский спальник, кроме лошадей, отвечает за политическую сатиру, читает детям лекцию о сложностях русского языка и, в конце концов, удирает с Руси под ожидаемую «Immigrant song».
Разумеется, декорации, в которых проходит это действо, просто не могли не быть оригинальными. В начале спектакля зритель видит, как персонажи движутся между двумя полупрозрачными занавесами — это создает одновременно эффект и теневого театра, и ЗD-присутствия. Очень хороши светящиеся Жар-птицы, резная кобылица, пушистый стог сена и три чана с молоком и водой, куда Иван и царь ныряют под звуки из игры «Марио». В этом есть смысл — одному из них предстоит перейти на новый уровень и жениться на красавице, другому, как известно, не суждено вылезти обратно.
Конек-Горбунок — странное создание, напоминающее то верблюда, то шофера Козлевича в больших очках. Однако, несмотря на внешнюю комичность (ее замечательно передает артист Денис Саратников), он ловок, умен, смел и являет собой спасителя, который всегда вытащит из беды очередного Иванушку-дурачка. Именно ему поют песню «Доброе утро, последний герой!» группы «Кино».
Спрашивается, зачем было создавать какую-то мультивселенную, в которой, как в большом бульоне, варятся столь разные персонажи? Почему нельзя было просто взять отличный текст Петра Ершова, слегка его подсократить и выдать вполне себе понятный детям продукт? Видимо, дело в том, что Челябинский Молодежный театр сознательно ставит своей целью работу с разными возрастными группами. Взрослый зритель на «Коньке-Горбунке» погрустит о юности под «Прекрасное далеко», малыш — посмеется шуткам Ершова и впечатлится музыкой и зрелищем.
Это явно очень энергозатратный спектакль — и для артистов, и для художников, и для хореографа с вокалистом. Зритель эту энергию чувствует и реагирует очень хорошо. Да, это не тот «Конек-Горбунок», которого мы читали в детстве, это герой нового времени, понятный детям, которые с рождения не выпускают из рук гаджеты. Однако в России образ спасителя, с шуткой-прибауткой разруливающего чужую беду, всегда останется востребованным — пусть он и двигается, как Майкл Джексон, и сыплет цитатами, как хипстер из соседнего подъезда. В конце концов, мы живем в эпоху метамодернизма, когда придумать нечто новое уже практически невозможно, и остается создавать его из того, что оставили нам в наследие.
