То ли на Адриатическом море белый песок, то ли в пригороде — покосившаяся дача с мезонином. Две (почти три) сестры, забредший на огонек и огненную воду мужик и долгие разговоры о сердечной боли. В mini театре взяли сложный материал и сделали из него мираж о людях, застрявших в лимбе, который они создали сами.
Темные стены, яркий свет, под ногами — горки белого песка, на заднем плане — что-то вроде разрушенного корабля с белыми парусами. Такой полуотпускной-полуантичный вайб. На этом фоне первые десять минут разворачивается пантомима — две женщины и мужчина, все в белых легких одеждах, дурачатся, кокетничают, обмениваясь взглядами, жестами, танцуя и хохоча. Думаете, сейчас будет комедия положений о любовном треугольнике? А вот и нет.
Если вы смотрели фильм 2020 года «Как Надя пошла за водкой» с Евгением Цыгановым, то имеете представление, о чем эта история — картина представляет собой расширенную адаптацию произведения Ирины Васьковской. В mini театре пьесу поставили близко к тексту. Две сестры на покосившейся даче. Одна — скромная и тихая Валя (Алина Тягловская) — смотрит альбом репродукций Айвазовского, слушает патефон и варит картошку и суп из костей. Другая — разбитная Надя (Елена Шингареева) — где-то гудит с друзьями и заявляется домой в серебристой маске носорога.
Сестры мелко ругаются и мировоззренчески конфликтуют, совсем как чеховские персонажи. Валя ноет, что дом вот-вот обрушится, крыша-то держится уже против законов физики. Надя напоминает, что незачем было продавать квартиру в городе, тогда не пришлось бы торчать в этом странном месте, где уже песок сыплется, с торчащими из него часами, напоминающими о конечности земного пути. А еще вокруг — одни небогатые соседи сомнительного образа жизни. И вообще, работает-то за зарплату именно она — Надя! А плохо дома потому, что... конечно, мужика нет.
Тут выясняется, что с гулянки Надя притащила в дом с мезонином Алексея (Андрей Анашкин) — он глубоко нетрезв, как настоящий разочарованный в жизни интеллигент. Пока Надя ходит за водкой, Алексей рассказывает Вале о том, как плохо живет с женой, называя супругу неласковым словом. Как однажды влюбился и испугался. Валя тоже ему все рассказывает о своей неуклюжей жизни, даже про то, как странно, нелепо и глупо поехала в Венецию на единственный капитал — полквартиры. И вот расплата — сидеть тут, на даче, где даже дров нет. Хорошо, хоть соседи дают на суп кости...
Что это — бытовая драма или трогательный мираж, как указано в афише? Конечно, не первое. Режиссер Александр Черепанов, помимо совершенно явного и прописанного драматургом чеховского настроения, явно делает какие-то отсылки к античности — на это указывают и белые одеяния героинь, и морские зыбучие пески.
— Мы создали безвременье — героини находятся в таком лимбе, царстве теней. И этот корабль на сцене — уже разрушившийся от времени, он уже никуда не уплывет, — рассказывает постановщик. — Валя и Надя — очень светлые люди, которые умудряются оставаться такими даже посреди этого неблагополучия. И еще они эдакие жрицы, весталки, сирены — от этого у них не очень-то складывается с мужчинами.
Мужчина придет и уйдет, не нарубив дров, не поправив забор и не оставив Надежде и Вале надежды. Что останется у двух сестер? Только переход туда, где «специальная русская смерть — каждый русский после смерти попадает в такое вот место. Ему выдают самовар и ведро варенья. Сиди всю вечность и жалуйся». Жалуйся и сыпь песок сквозь пальцы. В мироздание, которое тебя поглощает.
Но нет в спектакле ни безнадеги, ни чернухи, равно как и нет такой краски в пьесе Васьковской — это было бы слишком простой (и неинтересной) задачей. Еще вспыхнет свет, заиграет «Феличита», а каждый зритель имеет возможность выйти из зала и что-нибудь совершить. Догнать, сказать, покаяться. Мы не в лимбе — мы живы.
Сделать такой спектакль на уровне «верю» возможно только с очень хорошими актерами. И они есть. Елена Шингареева и Андрей Анашкин — артисты Молодежного театра. Алина Тягловская — звезда Камерного, и, кстати, работает с mini театром впервые. Разные школы, разные подходы к персонажам — все это рождает микротоки внутри этого безвременья, наполняет его жизнью — вопреки всякой смерти.
