Две девочки, один пиджак, шляпа, банки с сухими бабочками и самый скандальный роман XX века. Как в 2021 году поставить «Лолиту» на небольшой сцене? Как выкроить из объемного текста, насквозь пронизанного шифрами, игрой слов, основу для спектакля? В mini театре Челябинска замахнулись на Набокова — премьера уже состоялась.
Для справки: «Лолиту» в XX веке экранизировали дважды — Стэнли Кубрик в 1962 году, Эдриан Лайн в 1997-м. При всех несомненных достоинствах картин критики упрекали их в одном и том же — точнее, даже не упрекали, а констатировали очевидное: текст Владимира Набокова невозможно перенести на экран, не потеряв самой его сути. Автор ведет повествование от лица так называемого ненадежного рассказчика — самого Гумберта Гумберта, и нимфетку Лолиту мы видим исключительно его глазами, как и всю историю их связи. Именно поэтому педофил и развратник, чей псевдоним «лучше выражает требуемую гнусность», предстает перед нами в образе героя, чье поведение может вызвать понимание и — о ужас! — жалость. Набоков ведет двойную игру, на каждом повороте подсовывая новые и новые карты. И даже самый беспристрастный читатель-судья может в итоге оказаться в дураках.
Челябинский mini театр берет настоящий мини-формат: на сцене две актрисы — Екатерина Писарева и Алена Свиришевская; банки с бумажными (то есть мертвыми) бабочками — Набоков, если помните, был энтомологом; девочки постоянно переодевают один и тот же черный пиджак. Так на сцене появятся и Гумберт, и Лолита, и Шарлотта Гейз, и развернутся несколько ключевых сцен романа — а связаны они между собой текстом, специально написанным для этой постановки известным драматургом Ириной Васьковской. Музыкальное сопровождение делится на веселые американские рок-н-ролльные зарисовки и тягучий, достаточной мерзкий и заунывный фон — и это тоже способ переодеться и переключиться.
— Я хотел максимально обезличить героев, чтобы каждый из них мог стать и автором, и Гумбертом, и Лолитой, — говорит режиссер-постановщик Александр Черепанов. — Нам была интересна сама ситуация, то, как она сейчас с нашей действительностью коррелирует, как мы сегодня относимся к Гумберту... Ирина Васьковская — очень ироничный человек, и она тоже в своем тексте постоянно переодевается, скажем так... Наш спектакль — это попытка разобраться.
Таким приемом создатели спектакля сразу убирают слабое место экранизаций — актерскую необходимость понять и защитить мотивы своего героя. И преподаватель французской литературы с целым ворохом психических отклонений, и вертлявая девочка-подросток, у которой отчим не был даже первым любовником (если верить Гумберту), и ее равнодушная мать, больше озабоченная поиском нового мужа, чем воспитанием дочери — все они становятся образами-бабочками, легко перелетающими с одного лица на другое, стоит лишь снять или надеть пиджак или шляпу.
— Наш спектакль — это поиск, исследование, и работа над ним еще не закончена — она, по сути, только началась, — говорит Екатерина Писарева. — Настолько это сложное произведение, что ты не можешь встать ни на одну сторону и постоянно открываешь что-то новое.
— У нас даже был спор про Гумберта в начале работы над спектаклем, — добавляет Алена Свиришевская. — Катя его оправдывала, говорила, что он у ней вызывает жалость. А у меня сначала такого не было, но потом, когда мы начали работать с этим персонажем — мы поняли, как все меняется. И такие неожиданные вещи происходят...
При всех попытках разобраться, в финале постановка все же плавно подъезжает к жанру трагедии. «Мы все умерли», — говорит Лолита. Так и есть. И она, и Гумберт, и Шарлотта Гейз, и Клэр Куильти — все ушли на тот свет куда раньше, чем могли бы. В гениальном тексте Набокова трагический подтекст смягчен невероятным языком — словно погребен под цветистым орнаментом из деталей, описаний. Но сцена mini театра — не белый лист под пером писателя: здесь только два человека, немного бабочек и резкие реплики. В конце постановщик, кажется, хочет дать зрителю немного надежды и запускает, словно Тарантино в «Однажды в Голливуде», альтернативную реальность. Пусть в ней все будет хорошо, а роман оставим для бессмертия — того самого единственного, что могут разделить Гумберт и его возлюбленная.
